В поселке Аджимушкай уже более 50 лет живет Михаил Петрович Радченко. Родился он 26 ноября 1927 года.
К началу войны закончил шесть классов. Когда в Керчь пришла война, ему было 15 лет. Вместе с солдатами мальчишкой держал оборону Аджимушкайских каменоломен. «…Аджимушкай. Это самое дорогое для меня слово после слов «Родина» и «мать». И не только потому, что здесь родились и жили пять поколений моих родичей, но и потому, что тут погибли родные и близкие мне люди, мои товарищи и друзья, отдавшие жизнь в борьбе с фашистами, — убеждённо говорит он.
— Подземелья превратились в крепость. Они стали символом высочайшего человеческого духа, стойкости и верности долгу. Своей жизнью обязан я «великим мертвецам Аджимушкая». Немцы начали наступление 8 мая 1942 года и уже в середине месяца взяли Керчь. Войска Крымского фронта, оборонявшие город, вынуждены были эвакуироваться на Таманский полуостров. А часть войск, прикрывавшая отход и переправу главных сил, оказалась отрезанной. Бойцы ушли в каменоломни вместе с частью гражданского населения. «Командовал обороной полковник Павел Ягунов. Вместе нас, военных и гражданских, было около 13 тысяч.
Весь скарб и скотину люди, когда уходили под землю, забрали с собой. 23 мая фашисты в первый раз вкачали в каменоломни отравляющие газы и кричали в рупоры: «Выходите, иначе мы вас всех потравим». И задыхающиеся люди кинулись к выходу. Штаб подземного гарнизона не возражал, чтобы они 7вышли наверх. Может, им выпадает шанс остаться в живых. Да никто и не заготавливал продовольствия и воды на такое количество людей.
Ушли около 10 тысяч человек, — вспоминает Михаил Радченко. — 28 мая немцы снова провели газовую атаку. И теперь почти все гражданские люди, остававшиеся под землей, покинули каменоломни. В том числе мой дед, младший брат, дядя с семьёй, а я не пошёл. Из мирного населения после второй атаки газом под землей оставалось не больше 15 человек. А военных — около трех тысяч.
Когда стало плохо с продуктами, меня отправили в штаб. И я стал при штабе служить как солдат: дежурил на посту, ходил в разведку. Мы приносили провизию, воду, пока немцы в июне в два ряда не обнесли наше укрытие колючей проволокой, устроив у входов пулемётные гнёзда. В каменоломнях защитники нашли трактор, сначала он крутил электродинамо. Но после блокирования штолен топливо для трактора было взять негде, и тогда свет погас. Мы жгли резину, камеры, покрышки. Особенно выручал телефонный кабель, он хорошо горел. Такое было освещение. Но самое страшное было отсутствие воды. Поэтому создали так называемые «бригады сосунов», которые подходили к камню, высасывали из него воду губами и потом выплевывали её в кружечку. За часа два упорного высасывания можно было набрать флягу. Губы разъедало страшно, рот всё время болел, но пить хотелось невыносимо. Потом стали проделывать в камне дырочки, вставляли шланг, ртом его тянули и так сцеживали воду. А потом пробили в монолитном камне 15-метровый колодец. Но когда вода появилась, не стало пищи…
К 26 сентября 1942 года военных в гарнизоне оставалось чуть больше двадцати человек. В тот день я стоял на посту недалеко от штаба, ко мне подошел старший батальонный комиссар Иван Парахин и сказал: «Миша, ты должен сегодня покинуть каменоломни». У меня уже тогда была высшая стадия истощения, я на него глянул снизу, а взгляд мой выражал одно: «Куда же ты меня посылаешь, я же еле передвигаюсь?». А он ещё раз сказал: «Миша, это мой последний приказ. Ты должен добраться в лес к нашим партизанам. Может, будет один шанс из тысячи, что ты останешься жив».
Уже потом я вспоминал Ивана Парахина, который понимал, что мы все обречены, и спас меня, самого маленького. И всю жизнь я считал его своим вторым отцом. А тогда мне дали с собой сахару, денег и выпроводили. За время, что я пробыл под землей, я изучил все бреши в колючей проволоке, все посты немцев и смог уйти.
Но к партизанам не попал. Мамина подруга сдала меня за 10 тысяч рублей. Буквально через два дня меня поймали и отправили в гестапо, а оттуда в тюрьму. Велели вымыться и приготовили к расстрелу. Но за меня подписалось 35 человек, которые готовы были взять меня на поруки. И если бы я сбежал, их всех расстреляли бы. Но они не побоялись. И вместо расстрела меня отправили сначала в один концлагерь, потом под Новый год в другой — резать камни. Норму в день не выпилил — не дают есть ни крошки. И так мы пилили камни, пока наши не освободили в 1944 году Керчь.
После освобождения из концлагеря с ротой воздушного наблюдения и оповещения связи я пошёл дальше воевать и так дошёл до Берлина». Михаил Петрович демобилизовался из армии в Польше. В городе Кутно долгое время он лежал в госпитале после операции по восстановлению зрения (осколочное ранение в правый глаз он получил в Аджимушкайских каменоломнях). Михаил Петрович любил играть на гармони и своей игрой поддерживал раненых. После возвращения домой работал на заводе имени Кирова, а затем отправился учиться в ветеринарный техникум. После его окончания уехал работать в райветлечебницу Первомайского района, именно там молодой Миша Радченко познакомился со своей будущей женой. «Я когда приехал в поселок и начал работать, то там сразу организовали танцы.
И как-то раз пришла одна девушка, я спросил у своего друга, кто она такая, уж больно она мне понравилась. А он мне отвечает, что это зампредседателя колхоза сестра, ну я и подумал: она мне подходит, — смеётся ветеран. — Затем я как-то приехал к ней в деревню, с родителями познакомился, а потом мы сразу расписались». В 1956 году Михаил Петрович с женой Екатериной Гавриловной вернулся в родной Аджимушкай. Вместе прожили 55 лет, воспитали троих детей. Михаил Петрович работал электриком, заведовал подсобным хозяйством, был председателем поселкового Совета, занимался активной общественно-политической деятельностью. В его архиве более 100 грамот и благодарностей. Ежегодно 9 мая ветеран надевает свой укрытый медалями и орденами пиджак. Их у него десятки.
